— Кто мы есть? Народ, весьма примученный тяжёлою жизнью, ничем не вооружённый, голенький, сиротский,
испуганный народ, азбучно говоря! Родства своего не помним, наследства никакого не ожидаем, живём вполне безнадёжно, день да ночь — сутки прочь, и все — авось, небось да как-нибудь — верно? Конечно — жизнь каторжная, скажем даже — анафемская жизнь! Но — однакоже и лентяи ведь и лежебоки, а? Ведь этого у нас не отнимешь, не скроешь, так ли?
Неточные совпадения
Девушка взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский взял под руку мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с
испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное.
Народ от поезда бежал назад.
Степан Аркадьич с сестрой под руку, тоже с
испуганными лицами, вернулись и остановились, избегая
народ, у входа в вагон.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского
народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от деревни к деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны
испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
Вслед за июньскими баррикадами пали и типографские станки.
Испуганные публицисты приумолкли. Один старец Ламенне приподнялся мрачной тенью судьи, проклял — герцога Альбу Июньских дней — Каваньяка и его товарищей и мрачно сказал
народу: «А ты молчи, ты слишком беден, чтоб иметь право на слово!»
В эти тёмные обидные ночи рабочий
народ ходил по улицам с песнями, с детской радостью в глазах, — люди впервые ясно видели свою силу и сами изумлялись значению её, они поняли свою власть над жизнью и благодушно ликовали, рассматривая ослепшие дома, неподвижные, мёртвые машины, растерявшуюся полицию, закрытые пасти магазинов и трактиров,
испуганные лица, покорные фигуры тех людей, которые, не умея работать, научились много есть и потому считали себя лучшими людьми в городе.
Отец брал меня с собою, и мы, в сопровождении толпы всякого
народа, обметывали тенетами лежащего на логове зайца почти со всех сторон; с противоположного края с криком и воплями бросалась вся толпа,
испуганный заяц вскакивал и попадал в расставленные тенета, Я тоже бегал, шумел, кричал и горячился, разумеется, больше всех.
И это небо, с его солнцем, с этим огненным дождем и мятущимися стаями птиц представлялось
испуганным глазам
народа в грозно-страшном, ужасающем величии.
Между тем, шведы, по требованию Шатарди, объявили, что воюют «для освобождения русского
народа от несносного ига иностранцев».
Испуганная Анна Леопольдовна собиралась провозгласить себя императрицей.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвою лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился
народ чужой и свой — предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися глазами,
испуганные, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.
Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского
народа встречались только изредка оборванные,
испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Произнеся этот «огнен глагол», Мина Силыч поклонился до земли и не поднял своей белой головы от полу.
Народ стоял, как стадо овец,
испуганное внезапно блеснувшею молниею. Никто не ответил Кочетову ни одним словом, и в глубочайшем молчании вся смущенная семья старогородская, человек по человеку, разошлась по домам своим. Последний поднялся с полу Мина Силыч, поклонился у порога сторожу, произнося «прости, будь милостив», и побрел ко двору своему, глубоко тронутый, но спокойный.